– Чем он зарабатывает на жизнь?

Барнс посмотрел в потолок, облизнул нижнюю губу и ответил:

– Он нарезчик протектора. На стоянке подержанных скибов.

– Это еще что за чертовщина?

– Ну, берут они, скажем, скиб, и осмотр показывает, что протектор на шинах совсем стерся. Тогда он берет раскаленную железку и нарезает новый, фальшивый протектор на том, что осталось от шины.

– Это незаконно?

– Нет.

– Ладно, теперь будет незаконным, – сказал Грэм. – Я только что принял какой-то закон; сделайте там добавление. Нарезка протектора является преступлением. Она представляет опасность.

– Есть, господин Председатель Совета. – Барнс сделал пометку в своем блокноте, подумав при этом: «На нас вот-вот обрушатся инопланетные существа, и вот о чем думает Грэм – о нарезке протектора».

– Нельзя обходить вниманием мелкие вопросы, целиком сосредоточиваясь на более значительных, – указал Грэм, отвечая на мысль Барнса.

– Но в такое время, как сейчас...

– Немедленно позаботьтесь об официальном объявлении нарезки протектора судебно наказуемым проступком, – перебил Грэм. – Проследите, чтобы каждая стоянка подержанных скибов не позднее пятницы получила об этом письменное – подчеркните: письменное – уведомление.

– Почему бы нам не вынудить инопланетян приземлиться, – ядовито спросил Барнс, – чтобы потом этот человек так нарезал бы им протектор, что когда они собрались бы прокатиться, то их шины рванули бы к чертовой матери и все они погибли бы в результате этой аварии?

– Это напоминает мне один анекдот про англичан, – сказал Грэм. – Во время Второй мировой войны итальянское руководство было страшно обеспокоено – и не зря – высадкой англичан в Италии. Тогда было предложено, чтобы во всех отелях, где остановятся англичане, им назначали бы жутко завышенную цену. Англичане, ясное дело, были слишком воспитаны, чтобы выражать недовольство; им легче было уехать – и все они уехали из Италии. Слышали этот анекдот?

– Нет, – ответил Барнс.

– Мы действительно оказались в дьявольски неприятном положении, – сказал Грэм. – Даже хотя мы и прикончили Кордона и вытряхнули типографию на Шестнадцатой авеню.

– Совершенно верно, господин Председатель Совета.

– Судя по всему, мы даже не сможем перехватать всех Низших Людей, а эти пришельцы могут оказаться вроде марсиан из «Войны миров» Г. Дж. Уэллса; в один прием они проглотят Швейцарию.

– Давайте оставим наши предположения на будущее, пока мы реально с ними не столкнемся, – предложил Барнс.

Грэм уловил у него усталые мысли о долгом отдыхе... и одновременно понимание того, что для каждого из них не ожидается отдыха – как долгого, так и любого другого.

– Мне очень жаль, – произнес Грэм, отвечая на мысли Барнса.

– Вы тут ни при чем.

– Я должен подать в отставку, – угрюмо пробормотал Грэм.

– В пользу кого?

– Вы, двухпиковые, кого-нибудь подыщете. Типа вас.

– Это следовало бы обсудить на совете.

– Нет, – сказал Грэм. – Я не собираюсь подавать в отставку. И ни на каком заседании Совета это обсуждаться не будет.

Он уловил мимолетную, быстро подавленную мысль Барнса: «А может быть, и будет. Если тебе не удастся справиться с этими пришельцами – да еще и с внутренним восстанием».

Грэм подумал: «Они скорее убьют меня, чем уберут с этого поста. Придется им найти какой-нибудь способ меня прикончить. А прикончить телепата не так просто. Все же они, вероятно, ищут возможности», – решил Грэм.

Удовольствия от этой мысли он не испытывал.

Глава 15

Сознание вернулось, и Ник Эпплтон обнаружил себя растянувшимся на зеленом полу. Зеленый – цвет пидоров, государственной полиции. Он был в лагере ПДР для интернированных – вероятно, в каком-то промежуточном.

Подняв голову, он украдкой огляделся. Тридцать-сорок человек, многие с повязками, многие ранены и истекают кровью. «Похоже, я один из счастливчиков, – заключил он. – И Чарли – она должна быть где-то среди женщин, пронзительно визжа на своих захватчиков. Ох и устроит же она им побоище, – подумал он, – она отобьет им все яйца, когда они придут, чтобы перевезти ее в постоянный лагерь для перемещенных. Я-то, конечно, никогда уже ее не увижу, – решил он. – Она сияла как звезда; я любил ее. Пусть даже так недолго. Получилось, словно я заглянул за кулисы обыденной жизни и увидел, что мне нужно для счастья и как я нуждаюсь в этом счастье».

– У тебя случайно нет с собой никаких болеутоляющих? – спросил у Ника сидевший рядом парень. – У меня сломана нога – из-за этого черт знает какая пронзительная боль.

– К сожалению, нет, – ответил Ник и вернулся к своим мыслям.

– Не вешай носа, – сказал парень. – Не позволяй пидорам забраться к тебе вовнутрь. – Он хлопнул себя по макушке.

– Понимание того, что весь остаток жизни я могу провести в лагере для перемещенных на Луне или на юго-западе Юты, не слишком располагает к веселью, – саркастически отозвался Ник.

– Но ведь ты, – возразил парень с блаженной сияющей улыбкой, – слышал новости, что Провони возвращается, и с подмогой. – Глаза его загорелись, даже несмотря на боль в ноге. – Никаких лагерей для перемещенных больше не будет. «Пала завеса шатра – и небо свернется, как свиток».

– С тех пор, как это было написано, мы ждали две тысячи с лишним лет, – заметил Ник. – Но так ничего и не случилось. – «Еще и дня не прошло, как я Низший Человек, – подумал Ник, – и вот те на! Что из меня вышло».

Съежившийся поблизости длинный худой мужчина, над правым глазом которого зияла глубокая необработанная рана, спросил:

– Кто-нибудь из вас знает, успели они передать послание от Провони в какую-то другую типографию?

– Да, конечно. – В глазах золотоволосого парня вспыхнули вера и убежденность. – Они сразу все поняли; от наших операторов связи требовалось только щелкнуть переключателем. – Он лучезарно улыбнулся Нику и длинному худому мужчине. – Разве это не замечательно? – спросил он. – Все, даже вот это. – Он указал на их собратьев по плохо освещенной, неважно вентилируемой камере! – Это великолепно! Это прекрасно!

– Это тебя воодушевляет? – спросил Ник.

– Я не очень знаком с литературой предыдущих столетий, – ответил парень, с презрением отвергая анахронизм Ника. – С этим я могу жить! Все это – мое. Пока не приземлится Торс Провони. Он скоро приземлится, и небо...

Служащий полиции в штатском подошел к ним и полистал какую-то подшивку.

– Это ты заходил в 3XX24J? – спросил он у Ника.

– Меня зовут Ник Эпплтон, – ответил Ник.

– Для нас ты человек, заходивший в такую-то квартиру в определенное время определенного дня. Так ты 3XX24J или нет? – Ник кивнул. – Вставай и идем со мной, – приказал полицейский охранник и проворно зашагал к двери.

Ник с трудом сумел подняться, приняв какую-то уродливую стойку; в конце концов он присоединился к менту, со страхом думая о происходящем.

Пока мент отпирал дверь, используя сложную электронную колесную систему со стремительным вращением номеров, один из мужчин, сидевший на полу спиной к стене, сказал Нику:

– Удачи, браток.

Его сосед снял с уха наушник транзистора и сообщил:

– Только что средства информации передали новость. Они убили Кордона. Они решились на это; они действительно это сделали. «Он скончался от хронической болезни печени», – сказали они, но это вранье – не было у Кордона никакого печеночного недомогания. Его расстреляли.

– Пошли, – сказал мент и с силой швырнул Ника в дверной проем, из камеры, дверь которой тут же сама собой захлопнулась.

– Это правда насчет Кордона? – спросил Ник у мента, зеленого пидора.

– Хрен знает. – Потом мент добавил: – А если так, то мысль хорошая. Не знаю, чего они держали его в Брайтфорте все это время; чего они там никак не могли решиться? Ну, ты-то узнаешь об этом, когда перекинешься парой-другой слов с таким Аномалом, как Председатель Совета. – Он продолжал идти по коридору, а Ник – следом.